Продолжение. Подробности тут:
https://linija-curzona.livejournal.com/328245.html

Положение стало осложняться ещё и тем, что народ, привыкший к обилию товаров, оказался свидетелем их быстрого исчезновения из магазинов. Люди видели, как военные скупали мануфактуру, одежду, обувь, бельё, посуду. Прилавки почти не пополнялись. Былая эйфория стала постепенно исчезать.

Впрочем, кое в чём обилие обеспечивалось, Например, в пропагандистских материалах: книгах, брошюрах, плакатах. Как-то весной 1940 года отец взял меня с собой в Волковыск. Проходя мило книжного магазина, я заметил в витрине множество бюстов человека и испугался. Отец успокоил, пояснив, что это изображение Сталина. Со временем в достатке появилась водка, одеколоны, табачные изделия. В магазин в местной деревне завозили большое количество соли. Периодически появлялся сахар в кусках, конфеты.

В течение полугода формировались новые советские органы власти, прошли несколько туров выборов, назначены руководители. Причём, местных активистов допускали только на низовые должности. Более высокое начальство, начиная с районов и выше, комплектовалось приезжими из российских и восточно-белорусских областей. Местная интеллигенция и члены КПЗБ, за редким исключением, не пользовались доверием. Заметную должность получил только бывший узник польского режима С.О.Притыцкий, осужденный в своё время к смертной казни, которая была заменена пожизненным тюремным заключением.

По новому административному делению наша деревня вошла в состав Низянского сельсовета Порозовского района Брестской области. Население сельсовета тяготело к Волковыску и Белостоку, а его повернули к Порозову и Бресту, не считаясь ни с политическими, ни с экономическими, ни с транспортными соображениями. Только спустя десятилетие положение было исправлено.

Люди при новой власти трудились как и прежде: ухаживали за посевами, убирали урожай, содержали скот, пахали землю, пока ещё — свою. Но добавились различные повинности, госпоставки дополнились лезовывозом, трудоучастием в строительстве аэродрома у деревни Хорошевичи. В имении Низяны возник колхоз. Уже осенью 1940 года там замёрз не убранный в поле картофель, что вызвало пересуды и ехидные усмешки у односельчан. Большевистские нововведения стали давать первые сбои. Появились анекдоты про новую власть, вроде того, что, мол, освободили нас от хлеба и сала, или афоризм «спасибо Сталину-грузину, что обул нас у резину».

Досаждало деревню то, что стали известными всё новые факты насилия властей, раскулачивания, депортации людей. Жители передавали друг другу тревожные вести: ночью взяли того, вывезли такую-то семью. Особенно широко эта компания, вернее, карательная акция проводилась накануне войны. Разжигалась так называемая классовая борьба, натравливалась по старой римской традиции «разделяй и властвуй» одна группа людей на другую. К счастью, нашу деревню эта опасная эпидемия прошла стороной.

Широкой информации о положении в стране и мире население деревни не получало. Радиоприёмник изъяли польские власти в начале польско-германской войны. Газеты в село не доставлялись. Как и раньше, люди узнавали о войне после её начала. Вернее сказать, они увидели войну 22 июня 1941 года после обеда, когда десятки немецких самолётов, кружась над горизонтом, бомбили Волковыск, а следы от разрывов зенитных снарядов, а затем и клубы дыма висели в воздухе.

Зрелище было ужасным. Стояла ясная солнечная погода, и всё, что творилось над городом, хорошо просматривалось в наших окрестностях. Город подвергался бомбовым ударом и полыхал около недели. Горизонт на севере находился в сплошном дыму. Немцы постоянно висели над шоссейной магистралью Белосток-Волковыск-Барановичи и поливали пулемётным огнём отступающие на восток войска 3-й и 10-й советских армий. Вся трасса была завалена обгоревшими военными машинами и трупами красноаармейцев. Солдаты, рассеявшись по полевым дорогам, более недели пробирались продразделениями и группами. Двигались по ночам, отдыхая днём в лесах и кустарниках. Каждую ночь солдаты стучались в окна и просили покушать. Отец, как и другие жители села, подавал им хлеб, сало, молоко.

Знай они, что их в будущем ожидает поголовное истребление, многие евреи могли бы в ту пору бежать. Но человек всегда надеется на лучшее и доверяется воле судьбы. Но судьба их была заранее предопределена, их ожидала смерть. Лишь отдельным евреям удалось избежать трагической участи. Вечная память.

Но было и другое. Пастухи находили на опушке леса винтовки, патроны, гранаты и взрыватели к ним, противогазы, другое военное имущество. Несколько винтовок подобрал и я, бросил потом в речку недалеко от деревни. Часто солдаты снимали обмундирование и просили селян переодеть их в какую-нибудь старую одежду. Затем они двигались на восток, выдавая себя за бывших заключенных, пригнанных на строительство военных укреплений и аэродромов. Такое строительство с привлечением зеков широко велось накануне войны.

Каких-либо боёв в наших окрестностях при немецком вторжении не происходило. Советская граница рухнула на границе за Белостоком и войска бежали, не оказывая сопротивления. На пятый или шестой день войны мимо деревни по большаку прошёл на восток примерно батальон германских солдат, усиленный артиллерийской батареей. Орудия тянули по две-три пары лошадей бельгийской породы. Ни автомашин, ни танков у немцев мы тогда не видели. Помню, как половина деревни собралась у дороги и наблюдало за прохождением немецких войск. Любопытство брало верх над осторожностью и патриотическими чувствами.

Тем временем, советские солдаты по ночам всё шли, стучали в окна, просили еды. Наконец, отчаявшись достичь советской территории или родных мест, красноармейцы и их командиры стали оседать в населённых пунктах. В нашей деревне сначала появилось два новосёла с Кубани. Кажется, одного звали Иваном, второго — Станиславом. Оба были офицерами, хотя выдавали себя за судимых. По вечерам на завалинке они пели украинские песни, рассказывали смешные истории, анекдоты. Постепенно новые поселенцы прибавлялись, и к осени они уже были почти в каждом доме и в каждой деревне. У нас и у соседа остановились выходцы из Смоленской области Николай Коробанов (или Колобанов), примерно 25-ти лет, и Михаил лет 30-ти, бежавшие осенью из плена. Это были рядовые колхозники, в начале войны призванные в армию и где-то под Смоленском попавшие в немецкий плен.

Население относилось сочувственно к этим несчастным людям, кормило, одевало их. Однако, немцы были явно напуганы большим количеством осевших в их тылу советских военнослужащих. В середине зимы они провели их учёт и приказали раз в две недели являться в волость на регистрацию. После нескольких явок их стали задерживать. Многие попали в лагеря, многие разбежались, создавая партизанские отряды.

Летом 1941 года в городской черте Волковыска на территории военного городка в районе теперешней улицы Жёлудева появился лагерь военнопленных, опоясанный несколькими рядами колючей проволоки. В нём находились десятки тысяч пленных советских солдат, изголодавшихся и измождённых. Лагерь представлял жуткую картину. Ежедневно у колючей проволоки собирались тысячи узников и просили у прохожих пищи. Из окрестных деревень собирались люди и перебрасывали через проволочные заграждения куски хлеба, сыра, картофеля, а иногда и сала. Несчастные старались перехватить друг у друга съестное. Начинались потасовки. Я знаю об этом не только по рассказам односельчан, но и видел сам при поездке в город в сентябре. Пленные умирали тысячами, о чём свидетельствуют могилы за оградой лагеря за оградой тогдашнего мясоубойного цеха. Там похоронены несколько десятков тысяч пленных солдат Советской армии, умерших голодной смертью. Советский вождь Сталин, спровоцировав войну с Германией, не сумел дать ей отпор. К весне лагерь военнопленных опустел.

Закрепляясь на захваченной территории, немцы в Изабелине, Низянах, Подороске, Порозове разместили небольшие гарнизоны тыловых частей, создали полицейские участки и гестаповские группы, а в деревных назналичи старост преимущественно из тех, которые выполняли эти обязанности при Польше. Нашу деревню представители немецких властей впервые наведали примерно через месяц после оккупации. Ходили по домам, заглядывали в хлева, переписывали население и скот. Через полтора года все мжителям старше 16 лет выдали паспорта и приказали носить их при себе.

Вскоре начались расправы над советскими активистами. В волость был вызван проживавший в деревне бывший секретарь Низянского сельсовета Александр Пекарский. Его несколько дней допрашивали, пытали, но, к счастью, отпустили. Такой же экзекуции подвергались и некоторые бывшие депутаты сельсовета. Других представителей советской власти, бывших подпольщиков польских времён и скрытых антифашистов расстреливали на опушке леса недалеко от волостного центра Изабелин. Народная молва называла в то вмемя многие фамилии жертв нацизма. Люди погрузились в состояние оцепенения. И было, от чего.

Гестапо периодически устраивало засады, облавы, засылало агентов в ряды подпольщиков. При одной из облав на каком-то хуторе был застрелен вместе с хозяином находившийся там житель нашей деревни Алексей Агей. Смерть блуждала по белорусским городам и сёлам, напоминая белорусам о бдительности и осторожности. Сколько горя и слёз нашему народу принесли немецкие каратели, сколько вдов и сирот они оставили на белорусский земле! Страх воцарился повсеместно.

Осенью 1941 года нацисты приступили к расправе над евреями. Первая фаза их дьявольской операции состояла в том, чтобы собрать обречённый народ в заранее определённое место, в так называемые гетто. Это давало возможность оккупантам контролировать поведение евреев, диктовать им образ жизни, унижать их человеческое достоинство, а главное — изъять имевшиеся у них ценности.

Евреи из Лапеницы и других деревень были собраны в Изабелине и там вместе с местными евреями помещены в гетто. То есть, их поселили на одной улице, а также изолировали от местного населения. Скученность, нехватка питания, постоянное издевательство подрывали физические силы людей, их моральный дух. Правда, на первых порах они изолированы были не полностью. С нашивкой жёлтой звезды Давида на плечах их направляли на различные работы без конвоя, только регистрируя выход и возвращение в зону. Знай они, что их в будущем ожидает поголовное истребление, многие евреи могли бы в ту пору бежать. Но человек всегда надеется на лучшее и доверяется воле судьбы. Но судьба их была заранее предопределена, их ожидала смерть. Лишь отдельным евреям удалось избежать трагической участи. Вечная память.

Оккупационные власти обложили население податями и поставками видов продукции. Кроме денежного налога, крестьяне поставляли, как и в советские времена, зерно, молоко, мясо и многое другое, зато в значительно меньших размерах. Самим же сельчанам разрешалось забить в год только одного кабана, да и то в убойном цехе волости. Но этот запрет повсеместно нарушался. Несмотря на террор, люди по ночам, когда гитлеровцы не решались рыскать по населённым пунктам, разделывали свиные туши и прятали их в укромных местах. Знаю это по опыту своего отца, имевшего два тайника, и по практике других соседей.

За годы оккупации развитие получило самогоноварение, которым не занимались разве, что ленивые, да члены секты евангельских христиан-баптистов. Я не помню случая, чтобы кто-нибудь приобретал водку в магазине, да и была ли она там? Ведь сама торговля была примитивной. Ни одежды, ни обуви купить было почти невозможно. Крестьяне, помню, приобретали сахарин, соль, керосин, некоторые предметы упряжи. Да и то всё это появлялось с перебоями, особенно не хватало керосина, которым освещались избы.

С 1942 года немецкие власти стали требовать от деревенских старост подбора молодёжи для насильственного увоза на работы в Германии. Из нашей небольшой деревни было отправлено туда три человека, двое из которых вернулись после войны, а третий погиб при штурме Кёнигсберга советской армией зимой 1945 года. Мы же, молодые юноши, чтобы избежать подобной участи, поступили на лесоразработки в урочище Хосавщина, и в осенне-зимнее время ходили туда ежедневно за пять километров. Более старшие парни женились, но это не всегда спасало.

Не надеясь всецело на активность старост, немцы иногда проводили дневные облавы, задерживали в населённых пунктах молодых людей и увозили их прямо на железную дорогу, в вагоны. Поэтому, завидев двигавшихся по большаку на велосипедах полицейских, мы обычно убегали в поле и прятались там в кустах, пока немцы не уезжали в обратном направлении.

Вторжение фашистских войск, создание оккупационной администрации, включение Волковыского уезда в состав Особого округа Белосток и в управление администрации Восточная Пруссия, которая управляла по германским законам, репрессии против населения, издевательства над пленными — всё это вызвало негодование населения. Люди плакали, крестились, проклинали супостатов, просили Всевышнего послать на них всевозможные кары. Это создавало благоприятные условия для развёртывания движения пассивного и активного сопротивления захватчикам.

Сопротивление местного населения разгоралось, но принимало преимущественно пассивные формы. Люди отказывались вступать в какие-либо контакты с оккупантами, сотрудничать с ними. Население проявляло заботу о бежавших из лагерей военнопленных, предоставляло им кров и пропитание, оказывало всяческую помощь помещённым в гетто евреям, прятало бежавших из гетто евреев. Тайком забивался скот, свиньи, овцы, пряталось мясо и зерно, а часть его перегонялось на самогон.

Продолжение следует. Интересуйтесь тут:
https://linija-curzona.livejournal.com/